До эпохи Возрождения история не была наукой и сводилась к описанию быта и нравов разных народов или перечислению событий в летописях. Изменения в обществе представлялись, подобно смене времен года, сменой 4 эпох: от желтой («золотой век») или белой, т.е. светлой (например, Сатьяюга в Индии) до темной, черной (Калиюга в Индии). В Библии описаны 4 царства: Ассирийское, Персидское, Македонское и Римское. 4-я эпоха завершается «концом света», затем начинается новый цикл. Смысла в выделении типов культуры не было.
Итальянские гуманисты XV-XVI веков выдвинули идею о том, что в их время рождается «новый человек», носитель прогресса, который возродит (отсюда термин «Ренессанс»-Возрождение) ценности античной (греко-римской) культуры, соединив их с христианскими. Века, прошедшие с момента падения Римской Империи (V в. н.э.) до «нового времени» были названы «средними». Деление истории на древнюю, средневековую и новую, дающее возможность определить 2 типа культуры: античную и культуру нового времени (доантичные и средние века при этом считались «некультурными») отражает некоторые исторические реалии, в частности, рождение новоевропейской цивилизации. Но, с современных позиций, оно выглядит слишком узким для анализа мировой культуры.
«Узость» и субъективизм (индивидуализм, надуманность) были характерны и для многих последующих концепций типологии культуры. Так, по мнению выдающегося немецкого философа-идеалиста ХVIII-XIX вв. Г. Гегеля, история — есть развитие, самореализация и самопознание «абсолютной идеи» («мирового разума», или «мирового духа»). Отсюда — выделение 3 этапов истории (и соответствующих типов мировой культуры): Восток, Античный мир и Германский мир.
Более объективными представляются формационный и общецивилизационный подходы. Формационный подход позволяет выделить такие крупные типы культуры, как первичная (первобытного общества), вторичная и третичная (коммунистическая). Внутри вторичной можно усмотреть ряд подтипов (видов или форм) культуры: восточная, античная, феодальная и буржуазная. При общецивилизационном подходе в мировой истории будут сменять друг друга 4 типа: культура первобытного, доиндустриального (аграрного, традиционного), индустриального и постиндустриального (инфоромационного) обществ. Все названные концепции объединяет рассмотрение мировой культуры как единого целого. В них мало внимания уделяется национальным или региональным особенностям культуры.
Историческая типология культуры локальных цивилизаций основана на признании уникальности, неповторимости каждой цивилизации и соответствующего ей типа культуры. Таких типов в истории Н.Я. Данилевский насчитывает 14, О. Шпенглер — 8, А. Тойнби — 13. Данный подход исключает идею единства человечества, возможность анализа типологической близости (похожести) разных культур, их взаимовлияния и взаимообогащения и, наконец, слияния в общемировую культуру.
Между тем, очевидно, что, скажем, китайская культура имеет достаточно много общих черт с древнеегипетской и другими восточными, отличающих их все от западно-европейской или российской. С другой стороны, усиление взаимовлияния разных народов с XVI в., и особенно — с XIX в., позволяет говорить о тенденции к складыванию общеземной культуры. Не смогла избежать названных недостатков и типология, основанная на религиозном признаке. По ней, как правило, выделяются следующие типы культуры: индо-буддийский, конфуцианско-даосистский, арабо-исламский и христианский.
Культурологические и интегральные концепции типологии культуры. На сегодня назрела необходимость соединения (интеграции) общецивилизационного, локально-цивилизационного и других исторических подходов к типологии культуры и общества. Трудность решения этой задачи нередко приводит культурологов к созданию собственных типологических схем. Например, за основу берется культурный код (тип передачи информации). Это позволяет выделить 3 типа культуры: дописьменную, письменную и экранную (связанную с распространением компьютеров и видеотехники).
Мы в дальнейшем изложении будем в основном придерживаться глобально-исторической типологии, схематично представленной в таблице 3 приложения. Выделенные в ней четыре основные типа культуры соответствуют четырем типам общества в теориях постиндустриализма (см. таблицу 2 приложения). В то же время в ней учтен формационный и ряд других типологических подходов. В связи с использованием данной типологии возникают три проблемы:
1. Проблема единства человечества. В науке до сих пор не решен вопрос о том, произошел ли человек из одного центра (региона), нескольких или многих. Однако несомненно, что к моменту зарождения древних цивилизаций союзы племен, на базе которых они рождались, довольно сильно отличались друг от друга. Поэтому основными носителями традиционной культуры являются локальные цивилизации, а не общемировая.
Переход от первобытной к традиционной культуре и далее происходит несинхронно (неодновременно) во всем мире. Поэтому, когда одни народы переживают стадию традиционной или рациональной культуры, другие все еще остаются в рамках первобытной. В то же время, тенденция к созданию общемировой цивилизации и культуры становится ощутимой в индустриальном обществе и может стать ведущей в информационном, а число народов, находящихся на более низких уровнях развития, сокращается.
2. Проблема переходных типов (видов) культуры. Характер вхождения в новый тип общества в разных странах отличается. Так, переход России к индустриальному обществу и рациональной культуре по сравнению с «классической» западной моделью начался не в XVI, а в XVIII в. и затянулся до ХХ в. При этом он сочетался с очень сильными элементами традиционной культуры (бюрократизм, коллективизм и др.). Еще более своеобразный пример сочетания черт традиционного, индустриального и информационного обществ демонстрирует современная Япония.
3. Проблема сочетания данной типологии с локально — цивилизационной. По мнению некоторых культурологов, применение локального подхода целесообразно лишь при анализе традиционного общества, менее актуально — в отношении индустриального (в связи с развитием международных связей) и теряет смысл применительно к информационному обществу (т.к. информационная культура будет глобальной). Думается, это не совсем верно: хотя тенденция к общемировой цивилизации и существует, она (по крайней мере в XXI в.) в лучшем случае будет из себя представлять неустойчивую конфедерацию разных цивилизаций.
Их специфика и культурная самобытность определяется не только и не столько разным временем возникновения, географическими или внешнеполитическими факторами, сколько характером сложившейся и заключенной в традициях и менталитете (подсознании и психологии) системы ценностей. Даже вечные общечеловеческие ценности (правда, справедливость и т.д.) в различных культурах трактуются по-разному. Есть отличия и в иерархии ценностей (что важнее: коллективизм или индивидуализм, долг или свобода и т.п.). Поэтому, чтобы добиться более объективной картины культурно-исторического развития человечества, необходимо одновременное применение обоих вариантов цивилизационного анализа. Это дает возможность понять следующее: каждая локальная цивилизация (если не погибает) проходит однотипные стадии развития (первобытную, традиционную, индустриальную и информационную), но делает это по-своему, причем наибольшее своеобразие наблюдается в духовной сфере.
Само понятие «культура» ставит нас перед грандиозным парадоксом. С одной стороны, культура по определению есть нечто партикуляристское. Культура — это система ценностей или практических форм поведения, присущих некоей части, меньшей, чем целое. Это верно, используется ли термин «культура» в антропологическом смысле, имея в виду ценности или практические формы поведения одной группы, противопоставленной любой иной на том же уровне дискурса (французская культура против итальянской, пролетарская против буржуазной, христианская против мусульманской и т. д.), или в беллетристическом смысле, имея в виду «высшие» ценности или практические формы поведения по сравнению с более «элементарными» внутри какой-то группы, смысле, который обычно отождествляет культуру с представлением, с производством художественных форм. При любом употреблении слова «культура» — это то, что некоторые люди чувствуют или делают, в отличие от других, которые чувствуют или делают иначе.
Но, с другой стороны, не может существовать обоснования культурных ценностей и/или практических форм поведения иного, чем некие подразумеваемые универсальные или универсалистские критерии. Ценности хороши не потому, что их придерживается моя группа; практические формы поведения хороши не потому, что их использует моя группа. Доказывать обратное было бы безнадежным солипсизмом и толкало бы нас либо к совершенно парализующему культурному релятивизму (поскольку аргументы подходили бы в равной мере к ценностям и/или практическим формам поведения любой иной группы), либо к абсолютно убийственной ксенофобии (поскольку ценности и/или практические формы поведения любой иной группы не могли бы считаться хорошими, а значит, и терпимыми).
Если я выбрал тему «национальное и универсальное», иначе говоря, если я выбрал национальное как образец особого, партикулярного, то я сделал так потому, что в нашей современной миросистеме национализм является квинтэссенцией (хотя отнюдь не единственной формой) партикуляризма, его формой с наиболее широкой аудиторией, с наиболее устойчивой поддержкой, с наибольшей политической ударной силой, с наиболее основательным вооружением в свою защиту.
Мой вопрос заключается в следующем: можно ли представить себе такую вещь, как всемирная культура? Беря во внимание два факта, вопрос может показаться абсурдным. Во-первых, на протяжении уже тысяч лет, по меньшей мере, некоторые люди выдвигали идеи, которые они считали универсальными ценностями или истинами. И во-вторых, на протяжении вот уже 200 лет, и с еще большей интенсивностью в течение последних 50 лет, многие (даже большинство) национальные правительства, как и всемирные учреждения, утверждали обоснованность и даже проводимость в жизнь таких ценностей и истин, например, в дискуссии о правах человека, которым ООН посвятила в 1948 г. Всеобщую декларацию.
Если я настаиваю на громадности парадокса, это связано с тем, что он является не только логическим, но и историческим. Так называемые нации-государства, основные вместилища культуры (не только культуры, разумеется, но нас сейчас интересует именно этот аспект), конечно же являются сравнительно недавним образованием. Мир, хотя бы частично состоящий из таких наций-государств, появился лишь в XVI в. Такой мир был теоретически осмыслен и стал фактом широкого осознания еще позже, только в XIX в. И необратимо всеобщим феноменом он стал еще позже, фактически только после 1945 г.
Бок о бок с возникновением таких наций-государств, каждое со своими границами, со своими изобретенными традициями, шло движение мира к, так сказать, всемирному сознанию, сознанию того, что называется человечеством — всеобщей личностью, возвышающейся даже над так называемыми мировыми религиями, которые на практике стремятся к тому, чтобы включать в свою вселенскость лишь тех, кто принадлежит к соответствующей религии.
И в увенчание этого двойного пути — исторического создания обособленных наций бок о бок с историческим созданием вселенского человечества — мы находим очень любопытную аномалию. Со временем отдельные нации государства стали все больше и больше походить друг на друга по своим культурным формам. В каком государстве сегодня нет определенных стандартных политических форм: законодательного органа, конституции, бюрократии, профсоюзов, национальной валюты, системы образования? В самом деле, в очень немногих! Даже в отличающейся большим своеобразием сфере художественных форм, у какой страны нет своих песен, своих танцев, своих музеев, своей драматургии, своей живописи, а теперь и своих небоскребов? И разве не социальные структуры обеспечивают всё большее сходство этих художественных форм? Дело обстоит чуть ли не так, что чем напряженнее в мире националистические страсти, тем более идентичными кажутся выражения этого национализма. В самом деле, разве не является одним из важнейших националистических требований приобщение к тем формам, которыми уже обладают наиболее привилегированные страны?
Отчасти это, несомненно, результат культурной диффузии. Средства транспорта и связи, находящиеся в нашем распоряжении, становятся все лучше. Мы знаем об отдаленных уголках нашей планеты больше, чем предшествующие поколения. Но это должно привести нас и к размышлениям о том, что же заставляет нас отстаивать наши культурные различия и исключительности способами, которые как будто клонированы.
Давайте рассмотрим две альтернативные модели, попеременно выдвигающиеся для объяснения подобной ситуации. Первая из них представлена тезисом о линейной тенденции к возникновению единого мира. Первоначально, доказывают его сторонники, на земном шаре жило очень большое количество особых и отличающихся друг от друга групп. С ходом времени мало-помалу размах деятельности увеличивался, группы сливались, и шаг за шагом, с помощью развития науки и технологии, мы идем к единому миру — единому политически, экономически и культурно. Мы еще не достигли такого состояния, но путь, простирающийся перед нами, ясен.
Второе объяснение предлагает иную картину пути, но предсказанный исход более или менее тот же. Доказывается, что исторические различия всех групп всегда были поверхностными. В определенных ключевых, структурных моментах все группы были одинаковы. Несомненно, что существовало несколько различных структур, но они шли в определенной, описываемой одной моделью последовательности. Это, конечно же, теория стадий развития человечества, столь популярная в современной общественной науке с самого ее зарождения. Поскольку в соответствии с этим методом теоретизирования все «общества» проходят через параллельные стадии, мы приходим к тому же результату, что и в теории долгосрочной тенденции к единому миру. Мы заканчиваем единым, а значит, с общемировой культурой, человеческим обществом.
Но я задал вопрос: а возможна ли всемирная культура? Не должна ли она быть — переформулирую вопрос, — а может ли она быть? Кажется совершенно ясным, что существует какое-то глубокое сопротивление самой этой идее. Оно принимает форму, с одной стороны, многочисленных проявлений политического шовинизма, которые, похоже, вновь и вновь выходят на поверхность по всему земному шару. С другой стороны, оно принимает форму многочисленных так называемых контркультур, которые тоже, похоже, возникают вновь и вновь, и боевым кличем, cri de coeur (крик души — фр.) всегда является протест против единообразия.
Я не думаю, чтобы оба классических объяснения — долгосрочная тенденция к формированию единого мира или теория стадий развития человечества — были бы очень полезными моделями. Несомненно, обе ухватывают некоторые элементы эмпирической реальности, которые мы считаем известными, но обе также недооценивают некоторые весьма заметные явления. И обе считают последовательными шагами (шагами судьбы?) то, что кажется вполне случайным.
Я бы скорее начал с модели последовательных исторических систем, в которой несомненным является лишь то, что существовала и будет существовать некоторая последовательность систем, при открытости вопроса, какими могли бы быть содержание и форма этих систем.
Основная причина моего изначального скептицизма относительно понятия всемирной культуры происходит из ощущения, что определение культуры — вопрос обозначения политических в основе своей границ, пределов угнетения и пределов защиты от угнетения. Такие границы необходимо должны быть произвольными в том смысле, что основания для проведения границ именно здесь, а не в ином месте, редко (пожалуй, никогда) не являются логически строгими. Кто такие арабы? Что такое хорошая музыка? Или, вообще, что такое музыка? Является ли конфуцианство религией? Ясно, что границы зависят от определений, а эти определения не являются всеобщепризнанными или хотя бы неизменными во времени. Более того, конечно же в любой данный момент времени не все арабы говорят по-арабски, не все англичане — индивидуалисты, некоторые евреи и представители мусульманских народов являются атеистами. Иначе говоря, ясно, что, как бы мы ни определили культуру, не все члены обозначенной группы придерживаются предполагаемых для нее ценностей или практического образа действий. Тогда в каком же смысле такая группа разделяет единую культуру? И почему границы проведены там, где они проведены?
Позвольте мне начать обсуждение примером из X в. В те времена в Западной Европе происходило изменение в производственных отношениях, которое историки называют incastellamento (от итальянского слова castello — замок). Оно заключалось в строительстве замка могущественным лицом, которое стремилось использовать этот замок как базу, чтобы силой принудить окружающее крестьянское население — как свободных держателей, так и арендаторов — к юридическому и экономическому подчинению сеньору замка. Эти сеньоры успешно утверждали свое право господствовать, принуждать и расправляться по отношению к этим крестьянам. Что интересно с точки зрения нашего обсуждения — как часть этого процесса социального преобразования изменилась и терминология.
Похоже, что к XI в. те права, которые сеньоры в основном узурпировали силой в X в., стали официально обозначаться терминами «обычаи» и «предания». Таким образом, мы видим, по крайней мере в этом случае, что слово «обычай», базовый термин культурного дискурса, использовался, чтобы описать то, что, как мы знаем, было совсем недавно узурпированной властью. По сути дела, название этой практики «обычаем» было способом ее легитимации, т. е. снижения уровня насилия, в каждый данный момент для ее поддержания. Называя нечто «обычаем», старались преобразовать это явление в «право». Попытка, очевидно, более или менее удалась.
Несомненно, не каждый крестьянин полностью принимал внутри себя идею, что его повинности сеньору были «правом» последнего, но многие делали это, и большинство детей затем социализировались в этой культуре так же, как они научались определенному языку, идентифицировали себя с определенной религиозной практикой и были воспитаны воспринимать определенные объекты как красивые. Наблюдательный приезжий, путешествующий из одного региона в другой, мог бы описать, как разнились культуры различных регионов. Тот же самый путешественник, несомненно, мог бы также заметить нечеткость границ, где поле действия одной культуры пересекается с соседней культурой. Из чем более далекой страны был приезжий, тем больше территория, которую он мог бы считать входящей в границы единой культуры. То, что могло казаться «китайской» культурной зоной для Марко Поло, воспринималось бы как совокупность меньших по размеру зон купцом, рожденным внутри «китайской» (по восприятию Марко Поло) культурной зоны.
То, что могло бы называться подвижностью культуры, всегда было социальной реальностью и может лишь усиливаться с растущей плотностью человеческого расселения. Наверное, 100 тыс. лет назад, когда человечество состояло из некоторого количества мелких групп, живущих на большом расстоянии друг от друга, каждая из таких групп была сравнительно однородна в культурном отношении. Но не имеет смысла сегодня, или даже для периода так называемой писаной истории, воспринимать нас как живущих в культурно однородных группах. Каждый индивид — место встречи большого числа культурных особенностей. Если представить себе серию групп, состоящих из всех личностей, где каждая из групп была бы носителем одной из культурных особенностей, находимых в отдельном индивиде, все группы отличались бы друг от друга по составу, хотя, несомненно, были бы и существенные пересечения. Это, помимо прочего, означает, что каждый индивид в сущности является уникальным сочетанием культурных характеристик. Используя сравнение с живописью, итоговый культурный пейзаж — очень тонкая смесь большого количества цветов, даже если мы ограничиваемся рассмотрением относительно небольшой общности (небольшой в пространственном или географическом отношении).
В этом смысле история мира была совсем не такой, как ее изображают сторонники тенденции к культурной гомогенизации; она описывалась скорее тенденцией к культурной дифференциации, культурному усложнению, культурному разнообразию. Однако мы знаем, что этот центробежный процесс вовсе не был направлен к вавилонскому столпотворению, чистой культурной анархии. Дело выглядит так, что существовали гравитационные силы, сдерживающие и организующие центробежные тенденции. В нашей современной миросистеме наиболее мощной из таких гравитационных сил была нация-государство.
При развертывании капиталистического мира экономики появлявшиеся нации-государства были очень специфическим типом государства. Это было связано с тем, что они самоопределялись по отношению к другим государствам, вместе с которыми составляли межгосударственную систему. Нация-государство имела границы, определенные не просто внутренним законодательством, но не в меньшей степени признанием со стороны других государств, что часто находило формальное выражение в международных договорах. Нация-государство не просто имела границы, но и существовала очень сильная тенденция к тому, чтобы строить государства таким образом, что все их части являются смежными, внешняя граница государства представляет собой непрерывную замкнутую линию, по возможности не содержащую внутри себя анклавов. Это, разумеется, чисто формальное рассмотрение политической географии, но было бы ошибкой не замечать, сколь сильным и постоянным было давление в сторону формирования именно такой морфологии.
Существовали некоторые дополнительные фактические правила создания межгосударственной системы. Не должно быть ничейной земли, зон, не являющихся частью какого-то конкретного государства. И все появившиеся в результате процесса государства должны были быть юридически равны, т. е. каждое из них должно было быть «суверенным». Предполагалось, что это означает не только полную, но и исключительную власть каждого из государств внутри своих границ, а также невозможность ни для кого избежать власти какого-нибудь государства.
Конечно, потребовалось несколько сот лет, чтобы включить все части земного шара в эту систему, сделать все части разделяющими одинаковые формальные признаки, установить более или менее устойчивые границы. На самом деле мы еще не вполне этого достигли. Но по сравнению, скажем, с 1648 г., когда был подписан Вестфальский договор, консолидировавший тогдашнюю европейскую систему государств, миросистема эры после 1945 г. (эры ООН) является образцом юридической ясности и стабильности.
Система в том виде, как она развилась, не только структурировала государства — элементы системы, но и определяла отношения каждого индивида к нации-государству. К XIX в. понятие «гражданство» получило широкое распространение. Предполагалось, что каждый человек является членом какого-то суверенного образования, причем только одного. На самом деле мы до сих пор бьемся над проблемой «лиц без гражданства», равно как и над проблемой «двойного гражданства», но основная модель была очевидна.
Таким образом, был создан ряд ясно определенных общностей, каждая с единой территорией и точно определенным списком принадлежащих к ней индивидов. Осталась проблема, как приобретается гражданство. И эта проблема может вставать как при рождении, так и потом, в процессе жизни человека. При рождении существуют лишь две непроизвольные возможности определения гражданства — приобретение гражданства генетически (по гражданству родителей) или географически (по месту рождения). Хотя вопрос о том, какой из двух методов предпочесть, вызывал яростные политические споры, преобладающей тенденцией было продвижение от опоры на генетически наследуемое гражданство к опоре на географическое обоснование прав гражданства. В ходе жизни также существовали две возможности — либо разрешалось легально изменить гражданство, либо нет. Мы продвинулись от невозможности к возможности, причем в последнем случае речь может идти как о приобретении нового гражданства, так и об отказе от старого. Законодательное оформление всего этого было сложным, процесс еще не вполне закончен, но направление развития ясно.
Если мы берем эти политические процессы как данность, то ясно, что они ставят невероятные «культурные» проблемы. Каждый индивид юридически принадлежит лишь к одной политической единице, а каждая из таких единиц призвана принимать целый ряд решений культурного характера, большая часть из которых является законодательно обязательной. В современных государствах существуют официальные языки, системы образования с определенным набором изучаемых предметов, армии, где предписывается определенное поведение, законы о въезде и выезде, законодательство о структуре семьи и о собственности (включая вопросы наследования) и т. д. В каждой из этих сфер должны приниматься определенные решения, и легко понять, почему государства, как правило, должны предпочитать единообразные решения, если они политически возможны. Помимо сфер, где вообще нельзя обойтись без принятия решений, есть области, где государство теоретически может оставаться нейтральным, но на практике также наталкивается на необходимость принимать политические решения. С тех пор как государство стало основным механизмом распределения общественного дохода, государствам приходится предлагать финансовую поддержку науке и искусству во всем многообразии их форм. А поскольку располагаемый объем денег по определению ограничен, государство должно делать выбор как в науке, так и в искусстве. Ясно, что в любом государстве, после того как такие решения принимаются в течение 100 лет, будет существовать «национальная» культура, даже если ее не было в начале процесса. Особое прошлое, наследие приобретают институционализированный характер.
Но существует и иная реальность — экономическая. Наша современная миросистема является капиталистической мироэкономикой. Она функционирует, ставя на первое место бесконечное накопление капитала, и последнее оптимизируется созданием очень географически широкого разделения труда, которое в наши дни охватывает весь мир. Разделение труда предполагает потоки — потоки товаров, потоки капитала, потоки рабочей силы; потоки значительные, но все же ограниченные. Это означает, что государственные границы должны быть проницаемы, и они действительно являются такими. В тот самый момент, когда создавались отличные друг от друга национальные культуры, указанные потоки разбивали эти отличия, просто порождая диффузию. Мы говорим именно об этом, когда обсуждаем постепенную интернационализацию культуры, которая бросается в глаза даже в тех областях, где кажется наименее вероятной, — в повседневной жизни (привычные формы питания, стиль одежды) и в искусстве.
Однако не все в этом процессе диффузии протекает гладко. Люди регулярно пересекают границы, и не только в качестве временных посетителей. Люди передвигаются с целью работы, но делают это двумя отличными способами, или на двух разных уровнях. На верхних уровнях иерархии квалификаций люди регулярно переезжают из богатых стран в бедные, и они обычно являются временными жителями, а не эмигрантами. Они не «ассимилируются» и не хотят ассимилироваться. И принимающие государства вовсе не ждут от них ассимиляции. С культурной точки зрения они имеют тенденцию создавать сравнительно обособленные анклавы в стране пребывания. Они часто рассматривают себя как носителей всемирной культуры, что на самом деле означает носителей культуры господствующих групп миросистемы.
Более распространен другой тип миграции людей, стоящих на более низких уровнях иерархии квалификаций, переезжающих из более бедных стран в болee богатые. Они часто поселяются там постоянно или пытаются остаться на постоянное жительство. Когда они хотят ассимилироваться в национальную культуру принимающей страны, часто оказываются отвергнуты. А когда они отказываются от ассимиляции, от них требуют, чтобы они ассимилировались. Они становятся, обычно вполне официально, «меньшинством». «Меньшинства» сегодня — не редкость; совсем наоборот. В каждой стране есть одно или несколько меньшинств, и их становится все больше и больше. Таким образом, мы имеем как диалектический процесс одновременного создания однородного мира и отличающихся друг от друга национальных культур в его рамках, так и диалектический процесс одновременного создания однородных национальных культур и различных этнических групп, или «меньшинств», внутри наций-государств.
Но между этими диалектическими процессами есть одно решающее различие. В двух параллельно развивающихся противоречиях — тенденция к единому миру против тенденции к отличающимся нациям-государствам и тенденция к единой нации против тенденции к различным этническим группам внутри каждого государства — именно государства в обоих случаях имели первенство. Государства имели первенство по одной простой причине — они контролировали большую часть физической силы. Но в этих двух противоречиях государствам принадлежали разные роли. В первом случае они использовали свою мощь для создания культурного разнообразия, а во втором — для создания культурного единообразия. Это сделало государства самой мощной культурной силой современного мира и одновременно самой шизофреничной. И это справедливо по отношению к государству, имеем ли мы в виду относительно мощные державы, такие как США, Франция или СССР, или относительно слабые государства, такие как Эквадор, Тунис или Таиланд.
Печатается по: Валлерстайн, И. Национальное и универсальное: возможна ли всемирная культура? / И. Валлерстайн // Анализ мировых систем и ситуация в современном мире / пер. с англ. И. М. Кудюкина, под общ. ред. Б. Ю. Кагарлицкого. СПб.: Унив. кн., 2001. С. 131—134.
Поскольку нашей задачей является рассмотрение бытия культуры на уровне ролевого субъекта (человечества), выяснение того, как живет и развивается мировая культура, постольку следует представить ее как целое, положенное как единство. В отечественной культурологии дается следующее ее определение: мировая культура как целое есть способ деятельности, технология ролевого субъекта (человечества), порожденная внебиологической (социально-экономической) субстанцией и характеризуемая в своем бытии единством приспособительного, преобразовательного и стереотипно-продуктивного моментов.
Мировая культура во времени и пространстве пестра, неисчерпаема в своих единичных проявлениях, поражающе богата формами, многообразна. В современном ее состоянии она представлена буржуазной и социалистической культурой, многообразными культурами развивающихся стран и т.д. Наряду с этим в современном состоянии мировой культуры существуют как вершинные проявления культурного творчества, выраженные в успехах развитой науки, новейших технологиях, свершениях искусства, так и ее реликтовые, архаические образования, подобные тем, которые еще имеются у аборигенов Андаманских островов, дебрей Амазонки или внутренних районов Новой Гвинеи. Еще более многолики и многокрасочны проявления культуры, взятые в их истекшем историческом бытии. Не говоря уже о первобытных формах человеческой жизни на заре истории, даже начиная с твердо зафиксированных шумерской и древнеегипетской культур, взор исследователя наталкивается на трудноисчислимое множество подчас почти несовместимых фактов культурного бытия, на неповторимое своеобразие граней и оттенков явлений культуры.
Очень экспрессивно высказался об этом американский культуролог Р. Редфилд, описывая впечатления человека, приступившего к исследованию культуры. Он рассказывает, как ему при чтении знаменитого двенадцатитомника «Золотой ветви» Фрэзера пришлось испытать огромный восторг. «Как на параде, — пишет он, — передо мной проходили великолепные и экзотические матери, тела которых отливали бронзой, жрецы в масках, переодетые в одежды другого пола; люди, умащенные благовониями и принесенные в жертву богам; демоны, изгоняемые из дворцов Камбоджи; девушки из индейской деревни, которых при достижении зрелости заставляли сидеть в одиночестве в темноте; короли, умерщвленные как боги, и боги, которые восстают из мертвых, когда их убивают — дикое, невообразимое множество табу, магических ритуалов и обычаев, связанных с женитьбой, урожаем, опасностью и смертью. Эти тома напоминают арабские сказки «Тысячи и одной ночи», «половодье странного и чудесного».
И не с тем ли мы сталкиваемся, когда открываем неувядающую «Первобытную культуру» Э. Тайлора, повествующую не столько о собственно первобытной культуре, сколько о культуре бесписьменных народов прошлого столетия, собранной им по крупицам и поражающей обилием выразительных фактов. В таких книгах журналистов и ученых о наших современниках, как «Своими глазами» Ю. Овчинникова, «Индейцы без томагавков» М. Стингла, «Культура и мир детства» М. Мид и многих им подобных, содержатся свидетельства о том, что и сегодня в разных уголках мира живут и действуют своеобразные, неповторимые, уникальные культуры, подчас настолько не похожие друг на друга, что диву даешься. Во всяком случае, несомненно, что культура от своего возникновения и до наших дней никогда не была трафаретно-однообразной, безлико монотонной, она не похожа на уныло одинаковые, конвейерно-серийные продукты.
Вместе с тем многообразные формы культуры, как бы ни были они разительно не похожи друг на друга, являются порождением одного и того же корня, тождественны в своей сущности как способы единой человеческой деятельности. Это издавна понимали многие проницательные исследователи культуры. Еще Э. Тайлор, подходя к сравнительному изучению отличающихся друг от друга культурных форм, подчеркивал, что «характер и нравы человечества обнаруживают однообразие и постоянство явлений, заставившее итальянцев сказать: «Весь мир есть одна страна». Он справедливо полагал, что любой этнографический музей показывает наглядно черты единства, совпадения в предметах материальной культуры и способах деятельности независимо от хронологической и географической отдаленности. Это и дает возможность, по его мнению, поставить рядом обитателей озерных жилищ древней Швейцарии с ацтеками, североамериканских оджибве с южноафриканскими зулусами, а английского земледельца со среднеафри-канским негром. Неделимость мира, единство мировой культуры, общность культурного богатства человечества признавались всеми прогрессивными мыслителями как подлинно гуманистический принцип рассмотрения культуры.
Мировая, национальная и этническая культуры;
Мировая культура – многовековая совокупность культур целостного мира, которая определяется системой общечеловеческих ценностей, синтезирующих лучшие черты и достижения всех национальных культур.
Но понятие «культура» можно рассматривать и как локальную культуру конкретного, исторически определенного общества, обладающего своими специфическими чертами и особенностями. Они объясняются различиями в географических и социально-исторических условиях жизни разных стран и народов, их относительной обособленностью друг от друга.
Особое место среди локальных (специфических) культур занимают этнические и национальные культуры, создаваемые отдельными племенами, народами, нациями. Они являются минимально целостными общественными образованиями, обладающими всеми основными качествами культуры, необходимым набором функций, видов деятельности, свойств культуры. Понятия «этническая культура» и «национальная культура» близки, но не тождественны.
Этническая культура (этнос – с греч. народ) — совокупность выработанных коллективным разумом этноса объектов материальной и духовной культуры, являющихся его спецификой и касающихся преимущественно бытовой культуры.
Этносы как малые компактные национальные сообщества очень просты по своему устройству. Например, национальные меньшинства, племя, народность. Признаками такой группы этноса являются общность происхождения (вплоть до мифологической), расовые антропологические особенности, язык, религия, традиции и обычаи, фольклор, быт, предпочтения в пище и др. Самым главным признаком этноса является чувство этнической идентичности – осознание общей истории и культуры, отличающей «нас» от «них».
Этническая культура – наиболее древний слой национальной культуры, несущий в себе обычаи предков, носители которой, прежде всего, связаны единством «крови и почвы». Этническая культура включает в себя орудия труда, нравы, обычаи, постройки, одежду, пищу, жилище, знания, верования, виды народного искусства этноса. Некоторые элементы этнической культуры становятся символами самобытности народа и патриотической привязанности к его историческому прошлому – самовар, сарафан, блины у русских; вареники, сало, рушники у украинцев, клетчатая юбка у шотландцев, спагетти у итальянцев. Подобные этнические символы есть у каждого народа.
Этническая культура всегда локализована в географическом пространстве и однородна по своей политической, экономической и социальной структуре. В этнической культуре различают два слоя:
— исторически ранний (нижний), образованный унаследованными из прошлого наиболее устойчивыми культурными элементами, закрепленными многовековой традицией; считается, что они составляют каркас этнической культуры;
— исторически поздний (верхний), состоящий из новообразований, современных культурных явлений.
Этническая культура предстает как единство преемственности внутрипоколенных и межпоколенных традиций, действующих на протяжении столетий, тысячелетий, и обновления этих традиций с учетом современных культурных процессов.
Черты этнической культуры: мифологичность, иррациональность,консерватизм, преемственность и ориентация на сохранение традиций. Этническая культура консервирует архаичные, не отвечающие современным условиям нормы жизни, ей чужды перемены и новшества, она тяготеет к замкнутости. Этническая культура – исходный базис национальной культуры.
В отличие от этнической, национальная культура представляет собой боле сложное образование. Если этнос указывает на социокультурную общность людей, то нация обозначает территориальное, экономическое и лингвистическое объединение людей, имеющих социальную структуру и политическую организацию.
Национальная культура – это синтез культур различных классов, слоев и групп, объединенных единством территории, государственности и общностью экономической жизни. Идентификационные ментальные признаки этноса здесь уходят на второй план. Национальная культура включает наряду с традиционно-бытовой, профессиональной и обыденной также специализированные области культуры, охватывает субкультуры всех больших групп, которых может не быть в этнической. Большинство современных национальных культур полиэтничны.
Национальная культура воплощается в ценностях образа жизни конкретной страны, в той или иной мере разделяемых населяющими ее этносами. Поэтому, с одной стороны, этнические культуры формируют национальную культуру в рамках государства, а с другой стороны, национальная культура накладывает свои отпечатки на этнические культуры. Если этнические культуры несут отпечатки культуры мифа, иррационального, племенного, то национальные культуры – культуры Логоса, рационального — соотносятся с государством, политикой, экономикой.
Национальная культура объединяет людей, живущих на больших пространствах и не обязательно связанных кровно-родственными отношениями. Обязательным условием появления национальной культуры является письменная культура, в то время как этническая культура может быть бесписьменной. Из этнической культуры писатели заимствуют сюжеты и образы, композиторы – мелодии и ритмы, архитекторы – стили и приемы оформления построек. От веками складывающихся традиций этнической культуры зависят своеобразие и неповторимость «лица» любой национальной культуры.
Таким образом, национальная культура формируется на основе письменности и образования и связана с рождением литературного языка, национальной литературы, философии и науки. Творцом данной культуры является интеллигенция, которая несет главную ответственность за духовное состояние нации. Интеллигенция формирует эталоны и образцы для массового подражания, они определяют культурную стратегию общества. Образование рассматривается в качестве основного условия приобщения народа к своей культуре, под которой понимается культура, создаваемая художественной и научной интеллигенцией.
Черты национальной культуры: рациональность, динамизм, творчество, открытость для контактов с новым.
Этнические и национальные культуры образуют органическое единство, они невозможны друг без друга. Сегодня уходят из народной жизни старые приметы, городская культура проникает в деревенский быт вместе с электричеством, холодильником, аудиовидеотехникой. Этническая культура все больше переселяется в музеи, ее надо знать и изучать, но жить – в современной культуре.
Вывод. Задача культурного человека — видеть и уважать этнические составляющие национальной культуры, с одной стороны, а с другой стороны, не допускать растворения национальной культуры в «общемировой», не допускать подмены национальных и этнических культурных ценностей общечеловеческими, ибо последние, так или иначе, присутствуют в любых национальных культурах.
Мировая культура как целое;
Тенденции культурной универсализации в мировом современном процессе
1. Мировая культура как целое.
2. Культура и природа.
3. Общечеловеческий характер глобальных проблем.
Среди всей огромной массы людей нет двух, которые были бы совершенно одинаковыми, каждый имеет свои неповторимые особенности. Возникает вопрос, что же объединяет столь разных людей в единое человечество? Прежде всего, единая общечеловеческая культура, возникающая на основе целостного мира. Целостность мира послужила основой становления современного человечества и единой общечеловеческой культуры.
Современная культура, объединяющая человечество, основана на общечеловеческих ценностях, движении защиты прав личности, гуманизме, творческом развитие личности, распространении научного знания и передовых технологий, взаимообогащении национальных культур.
Общечеловеческая культура — наилучшие формы, образцы художественно-поэтической, научной, производственной деятельности, единые способы миро ощущения и мировосприятия жизни и действительности, выработанные разными народами, поколениями, на основе которых человечество сейчас строи единую цивилизацию.
Мировая культура во времени и пространстве пестра неисчерпаема в своих единичных проявлениях поражающе богата многообразна имеет массу модификаций представлена развитыми, развивающимися всевозможными переходными формами. Тем не менее для нее характерны такие общие черты как внебиологичность выступающие в качестве субстанциональной основой культуры; технологичность то есть наличие механизмов приспособительно – преобразовательного отношения субъекта – творца к среде; продуктивность то есть творчески порождающий характер бытия в мире; стереотипичность – способность воспроизведению. При таком рассматривание мировая культура как целое является способом деятельности, технологий родового субъекта (человечества), порожденной социумом, характеризуем в своем бытии единством приспособительно–преобразовательного и стереотипно – продуктивного моментов. Как бы ни были многообразны формы культуры в них наглядно обнаруживается черты единства совпадения в предметах культуры в способах деятельности людей независимо от хронологической и географической отдаленности. Неделимость мира единства мировой культуры общность культурного богатства человечества признавалась всеми прогрессивными мыслителями как подлинно гуманистический принцип рассмотрения культуры.
Тенденция рассмотрения мировой культуры как целого на основе признания единства истории, где субъект творит мировой процесс деятельности по производству материальных и духовных ценностей, где есть общие механизмы производства сохранения распространения обмена созданными человечеством культурными богатствами все более пробивает себе дорогу. Представление о мировой культуре взятой как целое в ее делящем бытии (всемирной истории) не исключает а предполагает ее синхронное единство в каждый данный исторический период. Рассмотрение этого вопроса накапливается на необходимость определения конкретно – исторического типа связей образующих культурное целое. Известно, что связность – это определяющий признак целого. Временное единство культуры обретает подлинную наглядность с исторического периода нового времени, а переход к информационного общества делает этот процесс неоспоримым. Всепланетарный обмен деятельностью информацией позволяет передавать от одного субъекта к другому свои «сущностные силы» и является фундаментальной связью Универсальная модель культуры – это концепция единого плана построения культуры. Элементы, общие для всех известных культур: возрастное деление, календарь, организация общества, система родства, календарь и т.д.
Психическое единство человека, реакции человеческого организма на разнообразные стимулы и условия жизни — основа первых попыток объяснения сходства и различия культур. Поиски исследователями совершенной модели культуры, не только объясняющей сходство и различия, но и дающие представления о взаимодействии и взаимовлиянии культурных элементов. Концепция универсальной социокультурной системы Д. Аберле, А. Коэна, А. Дэвиса, составлена в русле этих представлений.
Искоренение нищеты, всемирный порядок, вечный мир и материальное благополучие. Какая сила заставляет человека, народы и страны отказываться от вышеуказанных благ?
Дело в том, что представители самобытных культур, осознанно или нет, чувствуют, что за экономической, политической, правовой и технологический гомогенизациями последуют и побочные эффекты, каковые, в первую очередь, вызовут изменения их традиций, культуры и жизненного уклада. Одной из существенных потребностей человека является собственная принадлежность к чему-либо, будь то социальная группа, конфессия, политическая или сексуальная ориентация, географический ареал и др.; среди этих форм идентичности культурная идентичность является главной и всеобъемлющей; она в значительной мере определяет человеческую ментальность, психологию и жизненный уклад в целом. Надо быть апологетом «теории заговора», чтобы обвинить США в том, что они разработали такую идеологию, которая намерена уничтожить разнообразие культур и языков, сделать мир культурно однородным. Хотя необходимо отметить, что те явления, которые сопутствуют составным частям глобализации, непрямым путем вызывают изменения национальных культур.
Также считают, что процессы глобализации обуславливают разрыв памяти. Культура суть форма исторической памяти; она — коллективная память, в которой происходит фиксация, сохранение и запоминание уклада жизни, социального и духовного опыта данного общества. Культура как память сохраняет не все, что было создано народом, носителем этой культуры, а то, что объективно оказалось ценным для нее. Если мы воспользуемся аналогией и осмыслим значение и роль памяти в реальной жизни конкретного человека, тогда нам станет более ясным и значение культурной памяти в жизни нации. Человек, теряя память, теряет и собственную биографию, собственное «Я» и индивидуальную целостность; он существует физически, но не имеет прошлого, настоящего и будущего. Он не знает, кто он, для чего существует, чего хочет и т.д. Ту роль, которую играет память в жизни индивида, в историческим бытии общества и нации исполняет культура. Культура суть форма памяти, которая передается сквозь поколения, и посредством которой культурная жизнь нации сохраняет непрерывность, последовательность и единство. В биологических организмах эту функцию выполняет генные структуры: видовые популяции определяются генетической наследственностью, которая передается по крови. Социальный же опыт людей передаётся последующим поколениям не по крови, а посредством культуры, и именно в этом смысле можно назвать культуру негенетической памятью.
Нация осознает свое единство, она имеет историческую память, посредством которой воспринимается ее прошлое в качестве основы настоящего и будущего. В национальном самосознании связь времен осмыслена как единая непрерывность, поэтому сохраняется контакт даже с далекими предками: они и их деяния перманентно присутствуют в жизни современников. Образ жизни, который определен культурой, рассматривается не просто как ординарный бытовой фактор, а как значительное завоевание, в достижение которого внесли вклад усердие и труд многих поколений.
Для национального сознания собственный жизненный уклад нации воспринимается не только как своеобразный, только ему присущий способ оформления жизни, но также и как превосходство по отношению к другим культурам. Для национального сознания твердость культуры и уклада жизни осмысливается как преодоление конечности. Каждый представитель нации видит преодоление собственной эмпирической конечности в бессмертии национальной культуры, где будущие поколения сохранят уклад жизни, присущий этой культуре, как это делают современники и как это делали предки. Своеобразное чувство, которое постоянно сопутствует национальному самосознанию, сознание самобытности собственной нации и ее отличий от других наций называется национальным чувством. Представители одной нации отличаются от представителей другой физическим типом, различны и их обычаи, тип поведения и бытовые навыки. В процессе исторического развития нация вырабатывает определенные представления и ценностную ориентацию.
Общение с другой культурой лишь усиливает симпатии к собственной нации. Сознание принадлежности к нации означает, что человек связан с ней общностью характера, что судьба и культура нации влияет на него, что сама нация живет и реализуется в нем. Он воспринимает нацию частью своего «Я»; поэтому оскорбление собственной нации воспринимает как личное оскорбление, а успехи представителей своей нации и признание их другими вызывает чувства национальной гордости. Человек настолько определен культурой, что изменение даже в такой незначительной сфере какой является кулинария, кухня, стол, воспринимается весьма болезненно (вспомним историю прихода корпораций «Макдональдс» и «Кока-кола»).
Очевидно, что традиционные, немодернизированные общества сильнее сопротивляются процессами глобализации, для них культура — это историческая память, что, как очевидно, воспринимается родной моделью оформления жизни.
Отказ от культуры означает разрыв памяти и, следовательно, аннулирование собственной самобытности. Непрерывность культуры для национального сознания, осознают это или нет, означает отрицание личной смерти и обоснование бессмертия. Культура предлагает своему носителю приемлемые требования к порядку поведения, ценностям и нормам, которые являются основой психического равновесия индивида. Но, стоит человеку попасть в такую ситуацию, когда в его повседневности участвуют различные культурные системы и когда социальная среда требует от него действий, противоположных нормам его культуры, а часто даже и исключающих ее, человек все же старается сохранить свою культурную идентичность, хотя среда и требует культурной адаптации. Создается ситуация, в которой человек или группа людей вынуждены исполнять требования различных культурных систем, которые часто противостоят друг другу и друг друга исключают. Все это обуславливает разрушение целостности сознания и приводит к внутреннему дискомфорту личности или социальной группы, что, в свою очередь, отражается на поведении, которое может быть агрессивным и выражаться в националистических, криминальных, антиконфессиональных действиях личности а также в депрессивном и меланхолическом настроениях.
